<<
>>

Путь вниз

Январская дискуссия по книге Г.Ф.Александрова «История западноевропейской философии» осталась незавершенной. Было решено нанести более мощный удар по злосчастному учебнику, и причины этой эскалации остаются не совсем понятными.
Александров был и оставался последовательным проводником линии А.А.Жданова - во всяком случае, нет никаких сведений о противоположном, если не считать появившихся после дискуссии публикаций в западных газетах о самоотверженном философе, бросившем вызов партийной диктатуре: «Вашингтон Пост» (20 августа 1948 года) назвала Александрова «самым выдающимся советским философом». Решение повторить обсуждение было принято Сталиным исходя из каких-то тактических соображений. Новой дискуссией было поручено руководить самому члену Политбюро ЦК ВКП(б) А.А.Жданову. Решение это оказалось для философов шокирующим. 14 мая 1947 года директор Института философии Г.С.Васецкий сообщил новость ученому совету. На вопросы ошеломленных коллег он смог ответить лишь то, что в подготовке решения работники института участия не принимали (АРАН. Ф. 1922. On. 1. Д. 230. Л. 21).

Дискуссии планировалось придать общесоюзный масштаб, и Управление пропаганды затребовало списки советских философов с указанием должности, ученой степени и звания. Такие сведения в институте были, поскольку ранее велась подготовка к Всесоюзному философскому совещанию. Примечательно, что в начале марта Васецкий обсуждал вопрос о философском совещании в ЦК ВКП(б) и тогда о новой проработке Александрова не упоминалось АРАН. Ф. 1922. On. 1. Д. 230. Л. 93). Всего набралось около 160 философов — доцентов, старших научных сотрудников, кандидатов и докторов наук (АРАН. Ф. 1922. On. 1. Д. 222. Л. 4-8, 10-14, 18). Значительная часть этого контингента находилась на партийной работе. Какими критериями руководствовались при составлении списка — сказать трудно. По данным проведенного через год единовременного учета преподавателей общественных наук, в стране было 4836 преподавателей общественных наук, в том числе профессоров — 125 человек и 44 доктора наук (РЦХИДНИ.

Ф. 17. Оп. 132. Д. 64. Л. 49). Разумеется, элиту советских философов составляли сотрудники Института философии. Практически все они присутствовали на дискуссии вместе с представителями научных учреждений Ленинграда, Киева, Минска и других городов страны.

Открывая дискуссию, А.А.Жданов сразу же заявил о необходимости вскрытия серьезных недостатков не только в учебнике Александрова, но и в положении дел на философском фронте. Попутно надо заметить, что в сочинениях эпохи перестройки и либерализации принято оценивать выступления А.А.Жданова как догматические, поверхностные и обскурантистские. Если дистанцироваться от оценок, то нельзя не признать яркость и точность его формулировок, свободу рассуждения и уверенность в оперировании материалом. Это проявляется даже в опубликованной стенограмме дискуссии. Участники обсуждения, которых трудно упрекнуть в симпатиях к «ждановщине», тоже подтверждают данное обстоятельство. «Речь Жданова произвела на участников дискуссии сильное впечатление, — пишет З.А.Каменский. — На фоне по преимуществу догматических выступлений ее участников она выгодно отличалась имманентностью хода рассуждения, претензией на крупномасштабные обобщения и глобальные формулировки, как бы выводящие методологию историко-философского исследования на новый и высокий уровень». При этом Каменский существенным образом корректирует свою оценку: «Первое впечатление было поверхностным и растаяло, как только появилась возможность... проанализировать текст в напечатанном виде» (Каменский З.А. Философская дискуссия 1947 года (преимущественно по личным воспоминаниям) // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. Вып. VI. Изживая «жданов- щину». М.: Акад. обществ, наук при ЦК КПСС, 1991. С. 14).

Обсуждение книги происходило уже не в конференц- зале Института философии, как это было в январе, а в ЦК ВКП(б) — симптом сам по себе многозначительный. Кроме Жданова, на дискуссии присутствовали секретари ЦК ВКП(б) А.А.Кузнецов и М.А.Суслов. Обвиняемый опять признавал ошибки и каялся в объективизме, а по- пытки некоторых философов привести оправдательные аргументы выглядели уже совершенно наивными и беспомощными. Вообще в полемике присутствовал отчетливый компонент недоразумения.

Партия добивалась от философов вовсе не того, что они ожидали: не работы, а преданности. Интеллектуалы же проявляли принципиальность, не зная, как эту преданность выразить. В результате складывались ситуации курьезные и, одновременно, драматические. Например, в центре внимания диспутантов оказался М.П.Баскин, чье имя упоминалось на дискуссии столь же часто, сколь имена Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и критикуемого Александрова. Профессор М.П.Баскин развивал тогда социологическое направление в советской философии и был тесно связан с Г.Ф.Александровым еще со времени их совместной работы на философском факультете ИФЛИ (Более подробно научная деятельность М.П. Баскина в данный период рассмотрена в статье: Батыгин Г.С. Советская социология на закате сталинской эры // Вестник Академии наук СССР. 1991. № 10; С. 90-107). Совершенно непонятно, зачем Баскину, изрядно скомпрометированному своими рецензиями на учебник, нужно было дразнить гусей и активно вмешиваться в обсуждение ситуации на философском фронте. Он мог бы промолчать, как это сделал П.Н.Федосеев (заместитель Александрова и главный редактор журнала «Большевик»), или вести себя скромнее. Наоборот, Баскин выступил с резким требованием свободы философского творчества. «Если мы пишем статью оригинальную, с определенным выражением мысли автора, выходящей за пределы установленных редакцией шаблонных норм, — сказал Баскин, — такая статья или не принимается, или еще чаще так редактируется, что все индивидуальное уничтожается, и, таким образом, все статьи выглядят одинаково» (Дискуссия по книге Г.Ф.Александрова «История западноевропейской философии» стенографический отчет // Вопросы философии, 1947, № 1. С. 160). Такого рода ламентации были сопоставимы с гласом вопиющего в пустыне — дискуссия предназначалась вовсе не для того, чтобы преодолевать «шаблонные нормы». Если принять оценку Ждановым философии как «тихой заводи», где идут споры о том, насколько мышление может отстать от бытия, чтобы не обнаружить своей отсталости, то дискуссия стала водоворотом, взбаламутившим «философскую заводь».
Вы- лезли наружу тайная вражда, зависть, подозрения. В стенограмме дискуссии исчерпывающе представлен диапазон философской аргументации. Как свидетельствует Б.М.Кедров, в опубликованном тексте отсутствуют какие-либо исправления, связанные с конъюнктурными соображениями. Сталин приказал, чтобы дискуссия была совершенно свободной и каждый мог говорить все, что считает нужным. Кедров пишет, что добился у Сталина разрешения на два исключения: он снял из текста речи А.К.Тимирязева «клеветнические выпады» против А.И.Иоффе, В.А.Фока, С.И.Вавилова и других физиков, а также полностью устранил из стенограммы выступление Аджемяна, который предлагал взять в союзники диалектического материализма православие в целях борьбы с Ватиканом (Кедров Б.М. Как создавался наш журнал // Вопросы философии. 1988. № 4. 96-97). Документы, хранящиеся в бывшем Центральном партийном архиве, содержат подтверждения, что без санкции Сталина в стенограмму не вносилось исправлений. 26 июля — ровно через месяц после окончания дискуссии — Б.М.Кедров написал письмо Жданову, где просил разрешения изъять из номера выступления Аджемяна, Бердника и Тимирязева. «Дискуссия» послужила тов. Адже- мяну лишь поводом для того, чтобы пропагандировать в корне враждебные нам взгляды», — писал Кедров (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 492. Л. 47 (вторая часть дела)). Бердник отклонялся им как душевнобольной, а речь Тимирязева Кедров назвал сплошным поклепом на передовых советских физиков (Там же). Жданов не смог взять на себя решение данного вопроса и в письме к Сталину от 28 июля предложил речь Аджемяна не публиковать, как «враждебную марксизму-ленинизму галиматью», из речи Бердника устранить преувеличения и вредные выпады, а из речи Тимирязева убрать огульные обвинения против советских физиков (Там же. Л. 41 (вторая часть дела)). Так что свобода обмена мнениями в данном случае сверху не ограничивалась. В эти июньские дни 1947 года в доме на Волхонке сложилась ситуация, во многом предопределившая направленность и исход политических преследований полутора годами позже.

«Человек», 1993.

<< | >>
Источник: В.А.Лекторский (ред..). Философия не кончается... Из истории отечественной философии. XX век: В 2-х кн. Кн. I. 20 —50-е годы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). - 719 с.. 1998

Еще по теме Путь вниз:

  1. XV. ПУТЬ к НОВОМУ НАЧАЛУ (1941 — 1945)
  2. ЖИЗНЬ ВО ВСЕЛЕННОЙ. ПУТИ РАЗВИТИЯ
  3. 5.3.5. Россия на распутье
  4. FATA.VIAM.INVENIENT. Судьба проторит себе путь
  5. Путь вниз
  6. Великий океан
  7. ОПАЛЬНЫЙ ИСТОРИК, или путь к радуг
  8. Глава 8. Власть и удача. Путь к процветанию.
  9. НЕБО ПАДАЕТ ВНИЗ
  10. «ПРЫЖОК ВНИЗ»: НАУЧНЫЕ ДИСКУССИИ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА ДЕЦЕНТРАЛИЗАЦИИ
  11. Будет ли Россия продолжать скатываться вниз или снова станет великой державой?