Н. И. Макарова Поиск славянской идентичности в университетском славяноведении: В. И. Григорович'

Славянская идентичность — это конструируемый в периоде конца XVIII в. и до настоящего времени интеллектуальный объект. Так называемые «славянские земли» не имели четких границ в Европе, не было как таковых славянских государств, история славян, по выражению славистов XIX в., была «темна и запутана».

Интеллектуалы, путешественники, политики, писатели прикладывали много усилий для формирования славянской идентично- 1

Работа выполнена при поддержке гранта Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых МК-1608.2005.6.

сти, для конструирования единого славянского мира. Под конструированием понимается, что между культурами славянских народов устанавливалась связь, основанная на интерпретации имеющихся фактов данных культур. Благодаря этой связи и возникло понятие «славянский мир» как аналитическая категория.

Важную роль в этом процессе играла университетская славистика — наука, непосредственной задачей которой было изучение культуры славян.

Университетские славяноведы выстраивают свою особую модель славянского мира и, в большинстве случаев дистанцируясь от политики, наполняют эту модель тем содержанием, которое находят в процессе своих научных изысканий.

Эта ситуация породила множество различных «образов» предмета исследования, то есть славянского мира в науке. Находясь под влиянием тех или иных общественных идей, политических сил, национальных и даже бытовых стереотипов, славяноведы, одновременно являвшиеся и историографами своей науки, формировали методологию и принципы построения истории славяноведения, исходя из своих, часто серьезно отличающихся друг от друга, представлений о предмете славяноведения. С течением времени ситуация усугублялась, поскольку каждое последующее поколение ученых оказывалось под влиянием новых вненаучных факторов и частью освобождалось от прежних.

В XX в., когда на идеологические модели прошлого столетия наложились новые, ситуация в историографии науки была признана кризисной, а все попытки создать единую историю славистики на основе прежнего многослойного, так до конца не определившегося понятия «славянский мир» провалились. Подтверждением являются, например, дискуссии на симпозиумах Международной комиссии по истории славистики 1960 г. (Вена), 1964 (Геттинген), 1967 (Штиржин)2, по результатам которых было принято решение приостановить проект создания общеевропейской истории славя-

См.: Прокофьев» Н. А. Международная комиссия по истории славистики //Славяноведение и балканистика за рубежом: Сборник статей и материалов. М., 1980.

новедения, поскольку отдельные нарративы оказались несоединимы друг с другом. В итоге, последняя история этой науки, которую мы имеем, — труд академика В. Ягича, опубликованный в 1910 г.

Наиболее продуктивным представляется обращение к прошлому славяноведения через персональные модели конструирования славянского мира, поскольку невозможно говорить о типичности подхода: формируясь под влиянием целого комплекса факторов, каждый из них будет «казусным» и одновременно характерным для этой науки.

Данное исследование во многом опирается на работы Л.

В доуниверситетский период развития славяноведения (конец XVIII — начало XIX в.) осуществлялись, главным образом, накопление, первоначальная обработка, издание источников по истории национальных культур. В этот период в славянской Европе работали Й. Добровский, В. Ганка, В. Караджич, П. Шафарик, В. Копи- тар, в России — К. Ф. Калайдович, П. И. Кеппен, А. X. Востоков и др. При этом задача определиться с предметом, структурой, методологией еще не являлась актуальной, саморефлексия начинается со времени институционализации науки.

Кафедры «истории и литератур славянских наречий» открываются в университетах Петербурга, Москвы, Казани, Харькова в соответствии с уставом 1835 г.' Это было время своеобразной «легализации» молодой науки. Произошло закономерное расширение круга исследователей и, соответственно, масштаба собирательской работы, систематизации материала и структурирования накопленных знаний в ходе создания лекционных курсов. Кроме того, с одной стороны, университетское пространство в целом способствовало самосознанию славяноведения, так как обеспечивало междисциплинарное общение, которое давало стимул найти, определить свое место в кругу других наук.

С другой стороны, это же пространство оказывалось и формой контроля. В 1847 г. министр народного просвещения С. С. Уваров разослал попечителям учебных округов высочайше одобренный циркуляр, в котором говорилось, что «мечтания» о культурном и политическом объединении славян вредны, что в университетском преподавании надлежит руководствоваться «идеей русской национальности»4.

Ситуация усугублялась также и отсутствием концепции единой национальной и, в целом, общеславянской культуры в университетских научных сообществах. По выражению славяноведа второго поколения М. П. Петровского, «немногие из составителей учебных книг по русской грамматике, русской словесности и церковнославянскому языку, понимали отношения между этими отделами знания; еще меньше было историков русской литературы, которые предполагали, что она началась не с хвалебных од Ломоносова»5.

В связи с отсутствием профессоров, которых можно было бы считать специалистами в славяноведении, занять открывающиеся кафедры были приглашены молодые, подающие надежды ученые, так или иначе «интересовавшиеся» славянской культурой: О. Бодянский — в Московский. П. Прейс — в Петербургский, И. Срезневский — в Харьковский, В. Григорович — в Казанский университеты. Именно они стоят у истоков конструирования славянской идентичности в университетском славяноведении.

Процесс конструирования осуществлялся по схеме «воображе- ние-столкновение-реконструкция». В первый подготовительный период по имеющимся источникам и исследованиям отечественных и зарубежных ученых славяноведы знакомятся с прошлым и настоящим славянских народов, воспринимают все существующие

Рождественский С. 8. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения. 1802-1902. СПб.. 1902. С. 224.

Петровский М. П. 11ервый ученый труд В. И. Григоровича. Варшава, 1893. С. 2.

стереотипы и выстраивают представление о предмете своей науки. В это же время, в ходе подготовки проектов диссертаций и учебных курсов, складываются основные методологические принципы исследований, а также индивидуальные стратегии и стили будущих научных путешествий с целью непосредственного, практического ознакомления со славянским миром. Вслед за воображением происходит столкновение с предметом изучения, из которого каждый ученый в соответствии со своими представлениями о славянской идентичности выносит свой особый опыт, особое «знание» о славянском мире.

Среди университетских славистов первого поколения личность и научная деятельность В. И. Григоровича (1815--1876) получила наиболее противоречивые оценки историографов, при этом его наследие до настоящего времени комплексно не изучалось6, хотя сохранился архив, переписка и другие источники, позволяющие осуществить такое исследование7. Вне поля зрения исследователей остались представления ученого о роли славяноведения в процессе конструирования славянской идентичности и проблемы взаимосвязи этих представлений с его методологическими идеями.

В. И. Григорович был приглашен Казанским университетом несколько позже остальных представителей так называемого первого

Первые историографы казанской школы славяноведения (М. П. Петровский, Н. М. Петровский, И. В. Ягич и др.) в своих работах частично осветили начальный этап развития славяноведения в Казани — открытие специальной кафедры, путешествие В. И. Григоровича в славянские земли, его преподавательскую деятельность казанского периода (Петровский М. П. Виктор Иванович Григорович в Казани // Славянское обозрение. СПб., 1892. Т. 2: Петровский М. П Первый ученый труд В. П. Григоровича. Варшава, \ 891;Петровс кий М. П. Григорович и Прейс // ИОРЯС. 1897. Т. 2. Кн. 3; Петровский Н. М. Путешествие В. И. Григоровича в славянские земли // ЖМНП. 1915. № 10-12; Ягич И. В. История славянской филологии //Энциклопедия славянской филологии. ИОРЯС. Вып. I. СПб.. 1910). В дальнейшем деятельность В. И. Григоровича кратко освещается в биобиблиографических и обобщающих историографических изданиях (Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографическнй словарь. М., 1979; Славяноведение в дореволюционной России. М.: Наука. 1988). единственное монографическое исследование наследия Григоровича-историка осуществлено А. С. Сергеевым (Сергеев А. С. В. И. Григорович как историк славян. Дне...

НАРТ. Ф. 997, 1683; ОРРК НБ КГУ. № 1129; РГАЛИ. Ф. 436; РГБ. Ф. 86.

поколения университетских славяноведов. В 1839-1840 гг. Московский. Петербургский, Харьковский университеты уже направили в путешествие по славянским землям ученых, которые должны были затем занять кафедры славянской филологии — О. Бодянского. П. Прейса, И. Срезневского. Казанский университет в это время обратился с предложением занять кафедру истории и литературы славянских наречий к Виктору Ивановичу Григоровичу.

Григорович получил образование в Харьковском университете, где преимущественно занимался изучением древних языков. Затем в течение пяти лет изучал классическую филологию и немецкую философию в Дерпте. Такая подготовка оказалась серьезным фундаментом для будущего слависта и текстолога, поскольку классическая филология имела многие столетия непрерывающейся традиции работы по интерпретации и комментированию древних текстов. Там же, в Дерпте, молодой исследователь интересовался вопросами культуры славян, изучал труд П. Шафарика «История славянского языка и литературы по всем наречиям», занимался проблемой славяно-византийских отношений.

27 апреля 1839 г. В. И. Григорович прибыл в Казань. На этом первом этапе — этапе «воображения» славянского мира — ученый, в отличие от старших коллег, посвятивших свои первые исследования обобщению сведений по основным вопросам славянского языкознания (П. И. Прейс, И. И. Срезневский) и фольклора (О. М. Бодянский, И. И. Срезневский), делает попытку выстроить некую методологическую схему славяноведения как комплексной науки.

В Отчете попечителю Казанского учебного округа М. Н. Мусину-Пушкину от 6 января 1840 г. Григорович дает следующую характеристику современного ему состояния и дальнейших задач славистики: «В настоящем состоянии изучения Славянских языков и их Литератур, когда по причине множества материалов, еще не обработанных и противоречащих взглядов на совокупность их, доселе не удалось составить общих начал, по коим легко было бы обозревать всю массу не приведенных в порядок предметов, всякий убедившись в неопределенности и неупроченности своей науки, по необходимости почувствует потребность искать если не в сущности ее доселе совершенно неузнанной, то по крайней мере во внешних отношениях некоторую опору, на которой можно было бы основать весь ряд исследований и придать им последовательность»8.

Подводя итог подготовительному этапу славистики, ученый подчеркивает, что из концептуального хаоса, господствующего в этой части гуманитарного знания возможен единственный выход — структурирование проблем славянской филологии вокруг некоего единого стержня, который он пока еще не в состоянии определить, но сохраняющий единство славяноведения как науки. Знаменательно, что здесь исследователь особо указывает на необходимость изучения языков славян в единстве с их историей, хотя последняя и не представляет собой искомый стержень, поскольку она также «подвержена... противуречащим себе взглядам» и «делается все запутаннее»4.

В том же 1840 г. Григорович представляет в Совет «Краткое обозрение славянских литератур» в качестве отчета. Затем в переработанном виде10 эта работа стала его магистерской диссертацией. Основываясь на принципах немецкой классической философии, в частности на системе Гегеля, В. И. Григорович задался целью выявить наиболее общие закономерности развития литератур славянских народов, которые рассматривал как единый историко-культурный феномен. И уже в первой редакции ученый во многом проясняет для себя концептуальный центр, вокруг которого будет строиться дальнейшее исследование славянской культуры — это славянское просвещение как единство фактов языка, истории, культуры. В Прошении об утверждении темы магистерской диссертации от 17 мая 1841 г. Григорович писал: «Следуя указанной мне цели на новом поприще учености, в изучении славянских литератур всегда стремился я обнимать их в совокупной связи и находить близкие или отдаленные отношения славян к высшей сфере человечества — духовной, обнаруженной словом»’1.

Итак, уже в первых работах В. И. Григорович формирует модель изучения славянской культуры, формулирует основные прин-

Петровский М. П. Первый ученый труд В. И. Григоровича... С. 6-7.

Там же. С. 15. 10

Григорович В. И. Опыт изложения литературы словен в ес главнейших эпохах.

Казань. 1843. (Впервые работа опубликована в: УЗКУ. 1842. Кн. 3. С. 105-216;

1843, Кн. 4, С. 3-56). 11

Там же. С. 17.

ципы построения своей науки на основе представлений о типологическом родстве славянских культур.

Следующим этапом конструирования славянского мира как интеллектуального объекта стало непосредственное ознакомление ученых с предметом изучения в «славянских землях».

Путешествия воспринимались как некий «момент истины», откровение, за которым необходимо было ехать в неведомые земли, чтобы в итоге оказаться в числе посвященных. При этом каждый исследователь осуществлял свой выбор стратегии путешествия, стиля работы в ходе поездки, и этот выбор оказывался своеобразным интеллектуальным кодом всей дальнейшей деятельности ученого. Здесь же славяновед непосредственно сталкивался и с представлениями власти о том, как следует ему осуществлять конструирование славянского мира.

Отъезжающие в славянские земли получали от Министерства народного просвещения четкие установки, касавшиеся маршрута и целей путешествия. Министерство делало акцент на сбор фактического материала для конкретных исследований языков, литератур и т. д., а встречи с европейскими славистами должны были обеспечить трансляцию накопленных ими знаний. Путешественник должен был регулярно представлять отчет о проводимых исследованиях и других занятиях. По результатам отчетов и наблюдений за поведением и направлением интересов ученого в случае серьезных отклонений осуществлялась коррекция его деятельности вплоть до отзыва из поездки125.

Программа составлялась, таким образом, на основе указаний министерства, но перерабатывалась ученым в соответствии с его видением будущего путешествия и затем утверждалась в том же министерстве. Поэтому каждая из состоявшихся поездок отличалась от всех других.

Так, О. М. Бодянский поставил целью посещение основных культурных центров славянских земель, в которых можно было ознакомиться с важнейшими памятниками славянской письменности и культуры, то есть его поездка стала путешествием по музеям, библиотекам и архивам. Для П. И. Прейса главным стало изучение славянских языков и литератур в тех областях, где еще не исчезло славянское население. Однако и это путешествие стало «путешествием по славянским столицам», и с языками исследователь знакомился, нанимая учителей в Праге, Вене и т. д. И. И. Срезневский также начал свой путь с Праги. Его интересовали, кроме лингвистических, еще и этнографические, и фольклорные материалы. Путешествуя по Сербии, Хорватии, Словении, он не только посещал города, но и прошел пешком те места, где можно было осваивать говоры славянских языков и увидеть народную культуру13.

Выстраивая свой проект путешествия в славянские земли, Григорович опирался на опыт коллег, которые к тому времеии уже вернулись в Россию.

Повторять путь предшественников уже не имело смысла, поэтому программа Григоровича предполагала трудное по тем временам путешествие по Балканскому полуострову с целью изучения, в первую очередь, старославянской письменности и болгарского языка. Посещением культурных столиц славянства исследователь планировал завершить поездку. В плане отмечалось: «...Желаю при занятиях лингвистических обращать особенное внимание на языки самых южных словен и преимущественно булгар; при занятиях литературою изучить главнейшие произведения каждой эпохи и при этом не упускать из виду знакомства с историческими событиями в жизни народов. В этом последнем отношении, рассматривая религиозное развитие словен как условие развития их литературы, желал бы вникать в такие памятники, которые, при всей своей важности, не изданы или по редкости не приобретимы. Памятники XV и XVI столетий должны занять главное место»14.

Григорович стал первым ученым, который отважился заглянуть в Болгарию и Македонию, хотя необходимость этого давно осознавалась учеными. П. И. Кеппен прямо заявил об их недоступности. Ю. И. Венелин побывал только на северо-востоке Болгарии. Когда И. И. Срезневский и П. И. Прейс выразили желание посетить эту страну, то черногорский владыка сказал им, что это можно сделать

Славяноведение в дореволюционной России. М.: Паука, 1988. С. 81 -98. 14

Донесения В. И.Григоровича об его путешествии по славянским землям. Казань, 1915. С. 27. План и инструкция путешествия В. И. Григоровича (РГИА Ф. 733. Оп. 42. Д. 9 Г).

лишь в том случае, если имеется в запасе, по крайней мере, две головы126.

В мае 1844 г. Григорович отправился в путь. Свое путешествие он решил начать с Турции (по маршруту: Одесса—Константинополь—Солунь—Афон).

За четыре месяца ученый успел осмотреть 2800 греческих и 445 славянских рукописей. Из множества грамот, хранившихся в афонских монастырях, ему удалось снять копии со 120, имевших особенную важность для истории средних веков. Кроме того, он приобрел найденный в монастыре Богородицы один из древнейших глаголических памятников — Мариинское евангелие, Хиландарские листки, два листа пергаменного сборника XIV в., послания Иоанна к папе Клименту, пергаменную псалтырь XIU в., Законник Степана Душана, Житие святого Симеона Сербского и др.

После Афона Григорович посетил Охрид, Софию, Шипку, Габрово, 'Гырново. Путешествие оказалось исключительно трудным. Тем не менее, он осмотрел еще около 470 греческих и славянских рукописей, собрал много болгарских песен, сделал массу записей о языке и быте болгар, этнографических особенностях страны. Ему принадлежит первое обследование болгарских говоров и их классификация. Он много интересовался также постановкой школьного дела и посетил 14 болгарских училищ из 49.

Затем Григорович побывал в Триесте, Дубровнике, Черногории, Хорватии и Сербии, встречался с крупнейшими славянскими учеными и деятелями культуры. Это были Я. Коллар, В. Караджич, Ф. Миклошич, Л. Гай. А. Мажуранич, В. Бабукич, С. Враз. Исследователь изучал славянские языки и диалекты, осматривал библиотеки, обращая особенное внимание на рукописные памятники, собирал материалы по истории письменности и быта южных славян.

Осенью 1846 г. Григорович прибыл в Прагу, где провел около пяти месяцев. Он поделился с пражскими учеными результатами своих разысканий, выступив с докладом «Свидетельства о славянских апостолах в Охриде». В ней шла речь о двух греческих житиях святого Климента, в одном из которых говорилось об изобретении им азбуки. Это первое письменное свидетельство о существовании у южных славян двух азбук. Шафарику он оставил материалы о славянских памятниках, записи болгарских народных песен, материалы по топонимии Болгарии. Летом 1847 г. Григорович вернулся в Казань16.

Таким образом, В. И. Григорович многократно расширил круг источников изучения славянской культуры не только для российских, но и для европейских славистов, посетил земли, до него не доступные исследователям. При этом он выстроил новую для этого этапа стратегию путешествия от практических наблюдений к репрезентации их в европейском славяноведении и не воспринял роль простого транслятора информации, имеющейся у западных ученых. Результаты путешествия представляли собой фундаментальную основу для многоаспектного изучения славянских культур с точки зрения их исторического и типологического родства. Кроме того, ученый предпринял попытку выйти из традиционной роли путешественника-наблюдателя. Отказавшись от проводников и переводчиков, временами нанимаясь на работу в местностях, где предположительно могли сохраниться древние памятники, или наблюдались интересные языковые факты, нередко рискуя здоровьем и жизнью17, он стремился оказаться внутри «чужой» культуры. В. И. Григоровичу удалось «привезти» из путешествия уже единый славянский мир, существование которого до того времени в науке и культуре утверждалось лишь a priori.

Следующим за путешествиями этапом освоения славянского мира стало фиксирование фактов культуры в Отчетах о путешествиях, а затем построение концепции славянского единства в научных трудах, которые создавались на материалах путешествий.

На данном этапе происходит некий разрыв во внешней истории конструирования предмета славяноведения, поскольку власти начинают активно воздействовать на процесс «означивания» результатов путешествия.

При этом ученые, стремясь сделать научную деятельность более закрытой, начинают мифологизировать сами себя, появляются 16

Григорович В. И. Очерк ученого путешествия по Европейской Турции. Казань, 17

1Ш'

Петровский Н М. Путешествие В. И. Григоровича в славянские земли //ЖМИ П.

1915. № 10-12.

многочисленные интерпретации их деятельности, и формируются негативные аспекты истории славяноведения как науки много обещавшей, но не состоявшейся в полной мере. И эти аспекты историография транслирует до наших дней.

Сразу после возвращения в Россию В. И. Григорович изложил фактические результаты своей поездки в «Очерке ученого путешествия по Европейской Турции» (1848). По выражению М. Петровского, это исследование «открыло новый материк с его неведомыми дотоле обитагелями».

В 1852 г. выходят в свет «Статьи, касающиеся древнего славянского языка»1*. В книге на обширном материале раскрывается значение церковнославянского языка для изучения других славянских языков, для обогащения русского языка и развития русской культуры. Занимается в это время Григорович и разработкой проблем истории славян, истории славянских литератур. Об этом свидетельствуют опубликованные посмертно курсы его лекций «Славянские древности» (1879-1880), «Обзор славянских литератур» (1879). До сих пор сохранила свое научное значение монография «О Сербии в ее отношениях к соседним державам, преимущественно в XIV-XV столетиях» (1859).

Однако после революционного 1848 г. усилилась духовная цензура. В 1852 г. Григорович подготовил к печати «Службы св. Кирилла и Мефодия». но смог их опубликовать только через десять лет под заглавием «Древнесловянский памятник, дополняющий житие славянских апостолов святых Кирилла и Мефодия» (Казань, 1862). В письме Срезневскому 17 октября 1852 г. он писал: «Благосклонным письмом Вашим извещен о затруднениях к печатанию служб св. Кирилла и Мефодия. Крайне опечален этим, ибо могу предполагать, что и впредь подобные затруднения не престанут препятствовать изданию подобных памятников. Готовя это издание, предварительно советовался со многими лицами, которым угодно было ободрить меня. Содержание его выше формы. Оно само за себя говорит и послужило бы ответом на несправедливые толки

о значении в церкви наших апостолов. Прося покровительства Академии, чаял, что ее авторитет ослабит сомнения. Теперь убеждаюсь, что цензура не обращает внимания на это. Таким образом, мне ни к кому нельзя будет прибегнуть. Несчастье, которое особенно чувствительно»19.

Памятники в коллекции Григоровича, в основном, представляли собой церковные тексты, поэтому «внешние обстоятельства» поставили ученого в практически безнадежное положение. Сознавая свою беспомощность, Григорович выработал в себе ироническое отношение к жизненным неудачам, с самоуничижением называл себя «тяглым», «чернорабочим», «смиренным гамалом науки» и т. д.20 Высоко оценивая вклад Григоровича в науку, современники отмечали его «странное нежелание» печатать свои труды. По свидетельству И. И. Срезневского, ученый вряд ли реализовал в печати одну сотую своих замыслов21.

При этом В. И. Григорович в период жизни в Казани заложил основные направления славяноведения в Казанском университете. Исследованиями Григоровича по языковедению и истории славянских литератур («Исследования о церковнославянском наречии, основанные на изучении его в древнейших памятниках, на исторических свидетельствах и отношении его к новейшим наречиям», 1840; «Опыт изложения литературы славян в ее главнейших эпохах», 1842) было положено начало славянской филологии в Казани. В дальнейшем она развивалась усилиями его казанских учеников: М. П. Петровского (с 1875 г. — профессора славянской филологии в Казанском университете, с 1895 г. — члена-коррес- пондента Академии наук, с 1899 г. — заграничного члена Чешской академии наук, литературы и искусств императора Франца Иосифа), И. Я. Порфирьева (с 1864 г. — профессора русской словесности в Казанской духовной академии, с 1873 г. — члена-корреспон- дента Академии наук). В. Г. Григорович стоял и у истоков исторического славяноведения в Казанском университете («О Сербии в ее отношении к соседним державам, преимущественно в XIV

ІТАЛІЇ Ф. 436. Оп. 2. Ед. хр. 28. Л. 77.

Корсаков Д. А. Былое из жизни Казанского университета 1856-1860 гг. // Былое из университетской жизни. Литературный сборник к столетию Императорского Казанского университета. Казань, 1894. С. 172.

21 Срезневский И. И. На память о Бодянском, Григоровиче и І ірейсе. СПб., 1878. С. 23.

и XV столетиях (1858), ориентируя на исторические темы своих учеников (например, П. А. Ровинского)22. В Казанской духовной академии под руководством Григоровича велась огромная текстологическая работа, результатом которой можно считать вышедшее через несколько десятилетий «Описание рукописей Соловецкой библиотеки»25, под общей редакцией его ученика, профессора И. Я. Порфирьева.

В 1863 г. Казанский университет присудил Григоровичу ученую степень доктора без защиты диссертации. Тем не менее, условия, созданные для его деятельности, не позволяли продуктивно работать. В мемуарных источниках неоднократно упоминается не только о его «недовольстве Казанью», но и о ситуации унизительного контроля за всеми контактами и научными передвижениями университетских славяноведов2'1. В том же году ученый уволился со службы и переехал на жительство в Херсон. В мае 1865 г. Ришельевский лицей в Одессе был преобразован в Новороссийский университет. Григорович был приглашен туда ординарным профессором.

В эти годы Григорович занимался научными исследованиями, публикуя их результаты исключительно в одесских изданиях. Они составили 25-й том «Летописи Историко-филологического общества при Новороссийском университете» (Одесса, 1916). Почти все они посвящены изучению византийско-славянских отношений, судьбам славян на Балканах, археологии, этнографии и географии юга России.

В 1876 г. В. И. Григорович оставил университет и поселился в Елисаветграде, надеясь продолжить свои исследования. Но смерть 19 декабря того же года прервала эти планы.

Итак, попытка охарактеризовать одну из персональных моделей конструирования славянского мира представителями первого поколения университетских славяноведов позволяет говорить о сложном взаимодействии внутренних и внешних факторов науч-

-? Мягков Г. П. Всеобщая история в Казанском университете в XIX — нач. XX вв.:

проблема формирования научной школы // Историческое знание и интеллектуальная культура: Материалы науч. конф. ИВИ РАН. М.. 2001. С. 242.

'?* Описание рукописей Соловецкого монастыря, находящихся в библиотеке Ка

занской духовной академии. В 3 т. Казань.1881 1898.

"4 См.: Былое из университетской жизни. Литературный сборник к столетию Им

ператорского Казанского университета. Казань, 1894. ной деятельности, в результате столкновения которых существенно менялся стиль поведения славяноведа в науке, логика его са- морепрезентации, представление результатов исследований научному сообществу. Формальные показатели — сравнительно малое количество изданных трудов, нежелание В. И. Григоровича заниматься популяризацией своих изысканий, выходить из научного пространства, мира идей, чтобы найти компромисс с властью, и репутация «подвижника науки»25 при традиционной оценке историографов XIX-XX вв. его как ученого, «не оправдавшего ожиданий»,26 — входят в весьма показательное противоречие. Оно свидетельствует, насколько важным для общества оказался процесс конструирования славянской идентичности в научном пространстве, и что это конструирование состоялось. В дальнейшем сопоставление персональных моделей конструирования предмета изучения позволит заново прочитать многие источники по истории славяноведения и прояснить происхождение «темных мест», загадок и противоречий в сложившемся многослойном историографическом нарративе.

См. напр.: Овсянников А. Из воспоминаний И Русская старина. 1899. Кн. 5-7. С. 368.

Ягич И. В. История славянской филологии II Энциклопедия славянской филологии. ИОРЯС. Вып. 1. СПб., 1910. С. 481.