ТРАНСЛЕГАЛЬНОЕ ГОСПОДСТВО

Историк и философ Дэвид Юм уже давно выразил свое удивление по поводу того, с какой легкостью некоторым удается навязывать свою волю большинству даже с их согласия. В связи с этим Макс Вебер строил теорию господства, исходя из вопроса, какие виды веры в легитимность побуждают тех, кем повелевают, признавать власть повелителей. Интересуясь формами стабильного господства, он уделил мало внимания промежуточным и двойственным формам нестабильного господства19. При транслегальном господстве речь идет о нестабильной форме господства со специфическим «ни—ни». Транслегальный — значит ни иллегальный, ни нелегитимный; в то же время транслегальный — это ни легальный, ни легитимный. Это двойное отрицание не складывается в позитивное утверждение, так как всемирно-экономический авторитет не может сослаться на какую бы то ни было глобальную веру в легитимность и не располагает этой верой.

В этом смысле можно говорить о транслегальном господстве как об а-легальном и а-легитимном, если под этим понимается двойственный статус — ни иллегальный, ни легальный, ни нелегитимный, ни легитимный.

Под транслегальным господством имеется в виду не господство, стоящее над законом, как господство королей и императоров, которые правили милостью божьей. Речь, скорее, идет о комбинации определенных признаков: 1)

Транслегальное господство имеет в виду транснациональную метавласть, поскольку она систематически использует для целей всемирноэкономического влияния кооперативные преимущества и укрытия различных национальных правовых режимов. 2)

Транслегальное господство имеет в виду метавласть, насаждающую право. Концерны не хотят кулачного права, но международные правила или слабы, или вовсе отсутствуют, а национальные правила противоречат друг другу. Поэтому концерны насаждают свое собственное право, действующее как для технических и трудовых стандартов, так и для договорного права, а также для улаживания международных конфликтов и т. п. Все еще верно положение, содержащееся в германской Конституции: «Любая государственная власть исходит от народа» (ст. 20, абзац 2, п. 1), но больше не действует тезис, что вся власть принадлежит государству. Особенно право учреждения власти, компетенция компетенции (право решать, кто за что в обязательном порядке отвечает) принадлежит уже не единственно легитимной государственной власти. Возникают формы суверенитета, разделенного между государствами и всемирно-экономическими акторами (организациями). Это значит, что в рамках частной мировой экономики образуются новые организационные формы необщественной власти, стоящей над суверенными государствами, не претендующей на государственный суверенитет, но частично утверждающей свое право. 3)

Под транслегальной властью понимается квазигосударственная компетенция компетенций — с центральным выводом: «транснациональные предприятия должны как квазигосударства принимать и квазиполитические решения».

Транслегальное — это метавласть инновации, т. е. систематическое вмешательство в институциональные и познавательные условия и возможности производства нового; а это означает в первую очередь обретение и утверждение власти над производительными силами и инновационными возможностями науки. В той мере, в какой всемирноэкономическим концернам и организациям удается поставить этот общественный источник монополии на службу техническим новшествам и истине, они действительно располагают некоторыми козырями в игре, на кону которой всемирно-экономическая власть. Они могут создавать и ликвидировать рабочие места, создавать продукты и рынки, бороться с государственным регулированием и контролем или отмахиваться от них, устранять конкурентов и т. д. 5)

Ограничения вытекают из того, что транслегальное господство есть господство транслегитимное, ибо оно не располагает собственной глобальной легитимностью, действуя помимо всемирно-государственных правовых рамок и вне демократических источников легитимации. Откуда черпают всемирно-экономические акторы легитимацию своих решений? В чем природа их мандата? Они видят оправдание своих решений в рациональных экономических критериях рыночного успеха.

Это связано с правовым вакуумом глобальной деятельности, которая, с одной стороны, вытекает из несуществования мирового государства, а с другой стороны, из того, что государственный суверенитет установления права ограничен национальными рамками.

Это значит, что в существующем де факто суверенитете всемирноэкономических организаций законодательная власть одновременно приватизирована и транснационализирована. Транснациональная компетенция компетенций всегда остается национальной. «В связи с этим на повестке дня стоят правовые реформы как в развитых капиталистических странах, так и в бывших странах социализма, а также в странах Африки, Азии и Латинской Америки, которые преобразуют свои правовые нормы и институты под руководством Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития.

Вследствие этого организация политического господства, которая в эпоху Первого модерна руководствовалась исключительно правилами, принципами и методами национального государства, во Втором модерне трансформируется и варьирует изнутри. Управление в смысле реального решения проблем все чаще осуществляется в частном порядке [Cotler, Haufler, Porter 1999; Grande2000; Schlichte, Wilke2000].

Транснациональные предприятия, таким образом, превращаются в частно-экономические квазигосударства, которые, с одной стороны, принимают обязательные для коллектива решения, а с другой стороны, мутируют в направлении фиктивных, виртуальных организаций, наделяющих себя правом принимать решения. Старые предприятия управлялись через рынок и иерархию, их власть и решения определялись и ограничивались экономически, что приводило к утрате ими легитимности. Но предприятия как квазигосударства должны принимать и политические решения, одновременно они существенно зависят от договоренностей и доверия, вследствие чего крайне нуждаются в легитимации.

Хотя и они организованы и легитимированы не на демократической основе, многим антиглобалистские инициативы кажутся неким движением робин гудов.

Откуда движения защиты (например, Гринпис) получают свой мандат на деятельность? Они тоже уполномочивают самих себя, претендуют на часть негосударственного суверенитета, когда берут на себя ответственность за окружающую среду, протестуя в первую очередь против национально-государственного и всемирно-экономического эгоизма. Но у них нет на это поручения от избирателей; своей внутренней организацией они нарушают правила демократии, за которые они борются в глобальном масштабе. Они черпают свою легитимность в активно поддерживаемом СМИ отрицательном отношении к самоуничтожению цивилизации (см. с. 334 наст. изд.). Свой мандат они получают за счет усилий по разрешению таких коренных вопросов человечества, как разрушение окружающей среды, опасности, которые несет с собой мировая экономика, нарушения прав человека и гражданских прав, борьба против растущей глобальной нищеты, и бесцеремонного нарушения неписанных правил глобальной справедливости. Применительно к этим мировым проблемам речь идет не о внутренних делах национальных государств или интернациональных концернов. Поэтому вполне легитимно вмешиваться и даже с помощью целенаправленных нарушений национально-государственного права при поддержке СМИ тревожить и активизировать мировое общественное мнение.

Мировое общественное мнение располагает по отношению к государствам лишь незначительными возможностями влияния. Но по отношению к концернам его потенциал влияния огромен, особенно если рассматривать мировое общественное мнение под экономическим углом зрения, как тезис: «политический потребитель обнаруживает, что и он обладает властью». Спящий великан Потребитель просыпается и превращает акт покупки в голосование о всемирно-политической роли концернов, побивая концерны их же собственным оружием — деньгами и отказом от покупки.

Мандат социальных движений — это всегда post-hoc-мандат. Они действуют на опережение защиты глобальных ценностей и ответственности, опережение, которое может подтвердиться или не подтвердиться позже, например, в международном бойкоте потребителей. Поэтому их мандат — это одно из подтверждающихся или опровергающих себя пророчеств. Здесь тоже действует правило: «нет ничего благоприятнее успеха, и ничто так не разрушает доверие, как неудача».

Сколько бы ни спорили отдельные группы, особенно антиглобалисты, решительно выступая за протекционизм и столь же решительно против всемирно-экономического переплетения экономики, их собственные усилия не останавливаются перед национальными грани цами. Борьба против глобализации давно уже стала глобализированной борьбой. Только всеобщее распространение и использование глобальных СМИ делает социальные движения серьезной политической оппозицией господству мировой экономики. Концерны против движений — это два великих блока, противостоящих друг другу на международной арене нового политического мира.

Инструмент власти, которым могут воспользоваться международные средства информации, — это, наряду с требованием глобальной ответственности, достоверность информации. В мире, где лгут не от случая к случаю, а принципиально, тот, кто говорит правду, опасен. Государства и концерны рассматривают правду под стратегическим углом зрения, т. е. они замалчивают неблагоприятные для себя факты и пропагандируют те, что сулят им выгоду. Для выполнения этой задачи у них имеется огромный и дорогостоящий аппарат. Напротив, легитимационная сила общественных движений основывается на достоверности свидетельств о действиях, своей надежной информацией изобличающих «нарушителей». Если все складывается благополучно, глобальные социальные движения воздействуют экспериментальным опережением на космополитическую мораль и реформу. Они сообщают мировой общественности о далеких от реальности идеях, проверяют эти идеи на соответствие действительности, а также наделяют правом голоса граждан и борцов за гражданские права. 4.