I. Взгляды на характер будущей войны

От выработки единых взглядов на возможный характер будущей войны зависел переход к решению других проблем. В первую очередь это позволяло установить к какой войне и с каким противником следует готовиться, какие задачи предстоит решать Вооруженным Силам, как осуществлять их строительство, какого напряжения потребует война от народа.

Вполне закономерно, что в то время к исследованию проблем характера будущей войны было приковано внимание политиков, военных теоретиков, научных организаций, руководителей стратегических органов управления Вооруженными Силами. Выступая на III съезде Советов СССР в 1925 г. с докладом «Красная Армия и оборона Советского Союза», народный комиссар по военным и морским делам, председатель РВС СССР М. В. Фрунзе говорил: «Система обороны всякой страны должна базироваться на точном и четком представлении характера возможных для этой страны военных столкновений. Характер столкновений должен нами расцениваться на основе учета трех основных моментов: 1) его социально-классового содер

жания, 2) с точки зрения учета количества врагов и численности их сил и 3) с точки зрения учета тех технических средств, которые могут и должны быть использованы в грядущих войнах»2.

При решении этой проблемы очень важен был объективный анализ исторической эпохи, реальной расстановки военно-политических сил, перспектив развития средств вооруженной борьбы, состояния и возможностей собственной армии и флота, научно-экономического потенциала страны. Несмотря на то, что все эти факторы принимались во внимание, на характер сделанных выводов больше влияли субъективные моменты, идеологические наслоения марксистско-ленинского мышления, положения официальной науки, которая в силу многих причин приноровилась давать преимущественно классовую оценку всем явлениям общественной жизни, включая и войну.

Политический характер войны.

При определении политического характера возможной войны отечественная военно-теоретическая мысль исходила из положения Ленина о том, что «всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, которую известная держава, известный класс внутри этой державы вел в течение долгого времени перед войной, неизбежно и неминуемо этот самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия»3. Из этого, естественно следовал вывод, что будущая война против СССР не что иное, как «воспроизведение на расширенной основе классовой борьбы между империалистской буржуазией и победоносным пролетариатом»4. Раскрывая это положение, заместитель председателя Реввоенсовета СССР И. С. Уншлихт в 1925 г. считал, что война будет «последней схваткой мирового капитала с мировым пролетариатом»5.

Классовый характер возможной войны декларировался не только в официальных материалах и выступлениях политических деятелей. Он обосновывался почти во всех вышедших в то время советских теоретических трудах, принимали его как аксиому и большинство военных руководителей Красной Армии. Любые иные на этот счет высказывания рассматривались как буржуазные, а значит, глубоко чуждые, и потому беспощадно клеймились.

В марте 1922 г. было проведено совещание командного и комиссарского состава войск Украины и Крыма. Командующий в ту пору войсками Фрунзе заявил, что в будущем предстоит воевать с коалицией империалистических государств, т. е. вести войну не национальную, а революционно-классовую, чтобы обеспечить «завоевания нашей революции от покушения внутренних и внешних классовых врагов пролетариата»6. Аналогичной точки зрения придерживались Вацетис, Каменев, Тухачевский и др.

Что касается причин и условий возникновения будущей войны, то Тухачевский, опираясь на Ленина, например, доказывал, будто все войны — продукт классовых противоречий в обществе и развязывание их предопределено сущностью общественных антагонизмов.

передела колоний новые империалистские страны не могут получить тех привилегий, которыми пользуются более старые (и менее сильные) империалистские державы»7.

Еще более определенно на этот счет высказывался Буденный. Основываясь на положениях Ленина, он в 1930 г. делил возможные войны будущего на империалистические, колониальные, национально-освободительные и революционно-классовые. К последнему типу он относил войну между СССР и «коалицией империалистических великих держав или с их вассалами»8. Вывод Буденного сводился к следующему: Советский Союз будет стремиться превратить такую войну «в войну гражданскую между всемирным пролетариатом и мировой буржуазией»9.

О              перерастании империалистической войны в войну гражданскую или национально-освободительную писали многие другие военные теоретики, в том числе

А.              В. Голубев. В своих рассуждениях он исходил из того, что империализм, ведя войну между своими отдельными группировками, будет «вынужден одновременно вести войну и против рабочего класса воюющих стран»10. Р. С. Циффер в своей статье «Характеристика предстоящей войны» утверждал, что в случае нападения на СССР война примет классовый характер с элементами гражданской войны11. Аналогичной точки зрения придерживается и Г. С. Иссерсон в статье «Эволюция оперативного искусства». По его мнению, революционно-классовый характер будущей войны предопределяет наступление новой эпохи военного искусства.

Идеологизированный подход к оценке политического характера будущей войны был закреплен и в официальных документах.

В 30-е годы ориентация на революционно-классовую сущность будущей войны приобрела еще более ярко выраженный характер. В периодической печати главный упор был сделан на разработку «ленинского этапа в области военной теории», преодоление «всех буржуазных военных теорий», разгром «контрреволюционных кадров и их пораженческих теорий»13.

И. В. Сталин всячески поощрял эти требования, постоянно твердил о приближении новой войны и о том, что следует готовиться к смертельной схватке с врагом и в политическом, и в моральном, и в военно-техническом плане. Одновременно он подчеркивал важность использования классового расслоения в стане противника. На XVII съезде ВКП(б), состоявшемся в 1934 г., Сталин говорил: «Она (война — Ред.) будет самой опасной для буржуазии еще потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленны^ друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран»14.

В обстановке зарождавшегося культа личности одна за другой в периодической печати стали появляются статьи, полные восхваления мудрости вождя, его взглядов на войну и различные проблемы военного дела. В этом отношении особенно показательны статья Ворошилова «Сталин и Красная Армия», а также статьи, опубликованные на страницах журнала «Военная мысль», которые принадлежали перу различных авторов. Так, за 1939 г. примечательны статьи А. Кононенко «Учение Ленина- Сталина о современных войнах» и Н. А. Левицкого «Полководческая деятельность товарища Сталина».

руководства и марксистского военного мышления, на которых будут учиться поколения командиров Красной Армии»15.

В приказах наркома по военным и морским делам (с 1934 г. наркома обороны) Ворошилова в качестве первоочередной задачи требовалось изучать марксистско- ленинское учение о войне и армии. В учебных задачах на 1934 г. начсоставу РККА предлагалось быть «во всеоружии революционного учения Маркса-Ленина-Сталина, крепко помня, что нет такого участка практической работы в Красной Армии, где можно обойтись без марксистско-ленинской теории»16.

Особое внимание стало уделяться разработке так называемого нового «пролетарского» способа ведения войны на основе учения Ленина о войне и работ Сталина. В рецензии на сборник «Против меньшевиствующего идеализма в вопросах войны и военного дела» отмечалось: «Сейчас мы вступили в тот этап, когда армейское руководство и армия в целом практически выковывают это оружие мировой пролетарской революции, этот новый способ ведения войны, который есть военное выражение новых общественных отношений»17. Проповедником марксистско-ленинской теории в военном деле по праву считалась военная секция Коммунистической академии, члены которой активно боролись с любым инакомыслием в своей среде.

В целом в 20-е — 30-е годы советская военная стратегия исходила из возможности войны как между империалистическими державами, так и коалиции их против СССР. Причем в определении, какая из этих войн наиболее вероятна, единства не было. Часть военных теоретиков считала, что возможнее всего война между ведущими империалистическими державами из-за дележа мира. Но большинство исходило из того, что она возникнет между империалистическими странами и Советским Союзом. Этой же точки зрения придерживался Сталин. Однако уже после второй мировой войны, которая целиком опровергла подобный вывод, он дал такое объяснение случившемуся: «...Теоретически противоречия между капитализмом и социализмом были сильнее, но на практике противоречия внутри капиталистического мира на данный момент оказались более острыми, что и привело к столкновению империалистических держав прежде всего между собой»

Надо признать, оценка возможной расстановки военно-политических сил в будущей войне против СССР в теоретических исследованиях и в практике стратегического планирования в период между гражданской и Великой Отечественной войнами неоднократно менялась.

Примерно такая же оценка лежала и в основе реального стратегического планирования. Штаб РККА в 20-х и начале 30-х годов считал, что явно враждебными по отношению к Советскому Союзу государствами являются прежде всего Великобритания, Франция, Польша и Румыния, а отчасти Финляндия, Эстония, Латвия и Литва. Считалось, что, в случае нападения этих стран на СССР, США, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Болгария и Греция могут примкнуть к ним или предоставят в их распо

ряжение свои военно-экономические ресурсы и коммуникации. На Дальнем Востоке в 20-х годах в качестве реального противника рассматривался Китай. С захватом в 1931 г. японцами Маньчжурии главным врагом СССР на Дальнем Востоке естественно стала Япония. Предполагалось, что, в случае возникших для Советского Союза затруднений в войне на Европейском театре, Япония может воспользоваться ими, чтобы предъявить свои права на Дальний Восток.

Соответственно с этим в тот период предусматривалось три возможных варианта будущей войны: нападение на границы СССР вооруженных сил Польши, Румынии, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы при поддержке их материально-техническими средствами Великобритании и Франции, но нейтралитете Германии; нападение на западные границы Советского Союза вооруженных сил сопредельных государств, частично поддержанных вооруженными силами Великобритании, Франции и других крупных империалистических держав; при этом ВМС и ВВС Великобритании постараются использовать базы Эстонии, Латвии и Литвы; нападение одновременно на западные, южные и восточные границы СССР вооруженных сил Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Франции и Великобритании (через Турцию, Персию, Афганистан), маньчжурских милитаристов и Японии»19.

Впрочем, предпочтение отдавалось первому варианту.

С середины 30-х годов, когда оформился военно-политический блок Германии, Италии и Японии, оценки в СССР круто поменялись. Считалось, что он должен быть готов к войне на два фронта: на западе — против нацистской Германии и ее союзников, а на востоке — против Японии. Большие опасения вызывала в то время позиция Великобритании, Франции и США. Многие советские политические и военные деятели были убеждены, что цель западных демократий — натравить Германию и Японию на СССР. На сей счет в отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVIII съезду партии прямо заявлялось: «В политике невмешательства сквозит стремление, желание — не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, «в интересах мира», и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия»20. В конце 30-х годов, в связи с той непримиримой позицией к СССР, которую заняли западные державы в период войны с Финляндией, к потенциальным противникам СССР, кроме Германии и Японии, добавились Великобритания и Франция.

В 1941 г., в самый канун Великой Отечественной войны, в Советском Союзе определились наконец с главными противниками. Считалось, что это будут Германия и Япония. Надо отметить, что в теории советской военной стратегии и до того эти два государства определялись как основные источники военной угрозы, но уровень ее явно недооценивался. Так, Л. С. Амирагов в статье «О характере будущей войны» еще в 1934 г. писал, что следует ожидать вполне возможным образование против СССР коалиции стран во главе с Германией и Японией. Но, по его словам, эта коалиция не может быть единой из-за внутриклассового антагонизма, вследствие чего источники сил антисоветской коалиции будут сужены. Тем не менее, война против СССР, подчеркивал все тот же Амирагов, «превратится в целую систему революционных, национально-освободительных войн», исход которых решится на фронтах СССР. «Это будет война, — писал он, — где противник наш будет иметь не

сколько внешних фронтов большой войны и сплошной фронт гражданской войны в тылу, внутри страны»21.

Непримиримый классовый характер войны предполагал решительные и ожесточенные формы ее ведения. Отмечая это, Фрунзе в своем докладе на заседании Военно-научного общества говорил еще в 1925 г.: «Это не будет столкновение из-за пустяков, могущее найти быстрое разрешение. Нет, это будет война двух различных, исключающих друг друга общественно-политических и экономических систем»22. А раз так, то это будет борьба не на живот, а на смерть, это будет борьба до конца, до победы той или другой стороны.

Военные теоретики полагали, что во всех случаях победу одержит именно Советский Союз. Эта непререкаемая уверенность была основана на том, что только он является государством с передовым общественным, государственным и экономическим строем, пользующимся поддержкой трудящихся всего мира. В отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVII съезду партии указывалось: «Едва ли можно сомневаться, что вторая война против СССР приведет к полному поражению нападающих, к революции в ряде стран Европы и Азии и разгрому буржуазно-помещичьих правительств этих стран»23. Уверенность в победе основывалась прежде всего на растущей мощи Советского Союза и его Вооруженных Сил, а также на моральной поддержке трудящихся всех стран, якобы «кровно заинтересованных в сохранении мира». Отмечалось, что в случае нападения империалистических держав на СССР в них вспыхнет революция, а в ходе своего наступления советские войска встретят поддержку рабочих и крестьян этих стран. Последующие события показали, что уверенность в победе СССР не была умозрительной, но наивными оказались расчеты на мировую революцию.

В предверии войны ЦК ВКП(б) и правительство СССР так и не сумели до конца избавиться от прежних иллюзий. В то же время они стали проявлять ббльшую осмотрительность, чтобы не дать втянуть страну в войну на двух фронтах, а главное — против коалиции ведущих держав. С этой целью руководство Советского Союза всячески лавировало, стремясь использовать разногласия между другими государствами. В расчет не принимались никакие этические нормы, зачастую использовались шантаж и обман, и все это мотивировалось интересами защиты Советского Союза.

Стратегия гибкого лавирования нашла свое отражение в договорах, подписанных СССР: с Францией и Чехословакией о взаимной помощи в 1935 г., с Китаем в 1937 г., в попытках заключить с Францией и Великобританией соглашение накануне второй мировой войны и, наконец, в подписанном 23 августа 1939 г. с Германией договора о ненападении и секретных протоколах к нему о разграничении сфер влияния, а также в договоре о нейтралитете с Японией 1941 г. Все это явилось крутым поворотом во внешнеполитическом и стратегическом курсе СССР. В какой-то мере это, вольно или невольно, вошло в условия развязывания второй мировой войны, хотя, конечно, в ее основе лежали более глубокие причины.

Война была неизбежна, а решение Гитлера о нападении на Польшу предопределено еще раньше. Вместе с тем, надо признать, что в значительной степени действия правительства СССР были вынужденными. С одной стороны, они опрокинули расчеты на создание единой антисоветской коалиции, а с другой — позволили советскому руководству выиграть время для укрепления обороны страны.