9.2. Народовластие как термин и как объективная реальность

Интересно, что в бывшем Советском Союзе слово «народовластие» мирно уживалось с такой политической категорией, как «народная демократия». Эта скрытая тавтология, как известно, применялась в качестве общей «визитной карточки» для политических режимов в бывших социалистических странах Центральной и Восточной Европы. Что касается слова «народовластие», то первоначально — в отличие от костомаровского понятия «народоправство» — оно не имело никакой национальной или территориальной привязки, но постепенно стало приобретать в СССР своеобразный футуристический подтекст. Народовластие должно было стать термином, объясняющим ныне живущим поколениям природу будущего коммунистического самоуправления. Другими словами, футуристический аспект народовластия указывал на особый режим эпохи отмирания государства. Согласно коммунистической утопии этот режим должен был укрепляться по мере успешного строительства коммунистического общества.

Здесь необходимо помнить о том, что в контексте так называемого научного коммунизма речь идет об отмирании социалистического государства. Ниже мы будем рассматривать проблематику некоммунистического народовластия в современную эпоху.

Околонаучное происхождение слова «народовластие» делает его уязвимым для всевозможных контаминаций и легко доступным для «мезальянсов» с практически любыми идеологиями и утопиями. Отсюда возникает опасная полисемия слова «народовластие», неприемлемая для научного термина. Так, каждая идеология, претендующая на «народовластность», вкладывает в слово «народ» собственное содержание. В контексте либерализма, или — что то же — либерального индивидуализма, «народ» — это прежде всего сообщество добропорядочных и законопослушных налогоплательщиков. Для анархиста в духе П.-Ж. Прудона «народ» — это федерация самодостаточных профессиональных сообществ, которые в принципе не нуждаются в «услугах» государственной бюрократии. В рамках классического социализма «народ» — это прежде всего пролетариат, учредивший и поддерживающий государство рабочего контроля, учета и распределения социальных благ. Для последовательного коммуниста «народ» — это политическая масса индивидов, преодолевших индивидуальную отчужденность и фрагментарность посредством тотальной вовлеченности в разнообразные социальные роли и функции. Для фашиста «народ» — это просто этнополитическая категория, которая должна обслуживать политические мифы о «расовом превосходстве», «нации без пространства» и т. п.

Нетрудно заметить, что партийные идеологии, которые оказывают влияние на объем и содержание слова «народовластие», сами подчиняются идеологиям более высокого (мировоззренческого) порядка.

Несмотря на отчасти идеологическое происхождение слова «народовластие», мы полагаем, что с момента появления человеческого общества всегда существовала некая объективная реальность, которая вполне вмещается в объем понятия «народовластие». В этом смысле — хотя этот тезис может показаться парадоксальным — народовластие как более широкое по объему понятие не вмещается в демократическую парадигму власти, если только мы не намерены отождествлять народовластие с так называемой прямой демократией. Дело в том, что народовластие (объективное) существует при любом режиме, даже в условиях тоталитаризма (ниже мы постараемся это доказать на конкретных примерах). Под народовластием мы будем понимать совокупность форм жизнедеятельности большинства населения, косвенно выполняющих политическую роль посредством распространения и утверждения объективно принудительных социальных стандартов. Речь идет о таких стандартах, которые обязан учитывать любой профессиональный политик или администратор, если он желает войти во власть и сохранить ее.

Итак, в отличие от демократии объективное народовластие, во-первых, тотально (всеохватно) по своей природе и часто тоталитарно по способу действия. Оно устанавливает такие социальные правила, в том числе и стандарты «политической игры», которые не может игнорировать ни один участник социальных отношений. Строго говоря, объективное народовластие слабо ориентировано на стандарты каких-либо меньшинств в отличие от современной демократии. В лучшем случае оно игнорирует эти фрагментарные стандарты, а в худшем — преодолевает их и делает невозможным их осуществление.

Во-вторых, объективное народовластие перформативно, т. е. совпадает с процессом своего функционирования и поэтому не имеет внешне заданных целей. Другими словами, цели и методы народовластия совпадают, так как отдельный носитель «народной власти» никогда не является ее творцом и, к сожалению, очень редко является ее сознательным носителем.

Индивидуальным носителям такой власти в отличие от профессиональных политиков нет нужды разграничивать политическую и частную сферы жизни. Отдельный носитель народной власти осуществляет ее автоматически, самим способом своей жизнедеятельности. Обычно это происходит на уровне так называемой народной психологии, т. е. без вмешательства сознательной, рациональной деятельности со стороны индивида, властвующего подобным образом. Другими словами, индивид соучаствует в народовластии тем, как он живет и что он делает для того, чтобы жить (или выживать) дальше. Функционирование объективного народовластия можно пояснить на следующем примере.

Известно, что в системе управления многих государств Востока распространен социальный институт так называемых «подарков», который с точки зрения общественного мнения Запада является разновидностью взятки, т. е. является правонарушением, а вовсе не одним из социальных институтов. Отсюда следует, что борьба с коррупцией для правительств неевропейских государств не может сводиться лишь к вопросу кадровой политики. Эта борьба будет представлять собой титаническую задачу противодействия объективному стандарту, который поддерживается образом жизни большинства населения.

В данном случае государственная политика должна будет преодолеть стандарты всеобщей терпимости, или «попустительства системе подарков», со стороны объективного народовластия. Ясно, что указанная задача становится просто невозможной в тех странах, где низшие администраторы, которые среди бюрократов обладают наиболее надежными знаниями о природе и формах объективного народовластия, могут выживать и, следовательно, функционировать только благодаря таким «подаркам».

В-третьих, тоталитарный и перформативный аспект народовластия кон- вергентны и взаимно усиливают друг друга. Более того, перформативный характер народовластия сам по себе оказывает тоталитарный эффект на все социальные отношения.

Как первичная форма публичной власти, возникшая еще в эпоху потестар- ных («дополитических») сообществ, народовластие является объективной базой, фундаментом для любых форм государственной политики. Появление новых политических идеологий и партий, взлет популярности и бесславное падение отдельных политиков объясняются, на наш взгляд, либо умением, либо неспособностью соответствующих политиков идентифицировать потенциал объективного народовластия и довериться его инерционной мощи. Реальная мощь народовластия нередко проявляется с отрицательной стороны. Другими словами, объективное народовластие часто функционирует в негативном режиме, обычно посредством так называемой социальной апатии, когда большинство населения просто игнорирует чуждые для него стандарты и правила официальной власти. Механизмами негативного народовластия являются акты воздержания там, где для проведения официальной политики требуется активная позиция большинства, акты имитации сотрудничества с официальной властью там, где акты явного дистанцирования невозможны или нецелесообразны, и особенно акты нейтрализации и даже адаптации к народным стандартам враждебных для народа целей, задач и методов официальной политики.

На наш взгляд, многие реформы сверху (в том числе и многообещающая столыпинская реформа в царской России) были изначально обречены на провал тем, что они не учитывали инерционную мощь объективного народовластия, особенно в его негативном режиме.

Отсюда вывод: любая реформа сверху должна быть втиснута в прокрустово ложе тех форм жизнедеятельности, которые являются манифестацией «народного духа», т. е. поддерживаются большинством населения данного государства. Великие революционеры и диктаторы умели использовать инерционный потенциал негативного народовластия в своих целях, но только в краткосрочном плане. Так, призывы бойкотировать выборы или не платить налога могут быть эффективными лишь в том случае, если такие призывы основаны на отрицательном отношении большинства населения к официальной власти и созвучны императивам негативного народовластия.

Негативное народовластие как система тотального политического саботажа часто использовалась восходящей политической элитой против истеблишмента. В этой связи хрестоматийна политика большевиков вплоть до октября 1917 года. Достаточно указать на политику Ленина и Троцкого в период Первой мировой войны, когда они выступали за поражение в этой войне царской России. Однако возможность злоупотреблений, и в частности использование негативного народовластия в целях тотальной деморализации, не является аргументом против негативного народовластия как такового. Само по себе негативное народовластие достаточно консервативно: оно просто выполняет заградительную или блокирующую функцию, препятствуя зарождению или распространению опасных социальных практик. В итоге негативное народовластие всегда обращается против диктаторов и ложной легитимности их режимов.

Вместе с тем нельзя забывать и о положительной стороне народовластия, о его позитивном режиме. Так, позитивное народовластие играло господствующую роль в жизнедеятельности потестарных (дополитических) сообществ и до сих пор выполняет важную функцию в жизни муниципалитетов многих западных государств. Можно предположить, что объективное народовластие в жизнеспособном сообществе функционирует посредством сочетания как алгоритмов негативного режима (в виде социокультурных запретов и созвучных им актов воздержания, имитации, нейтрализации и т. п.), так и алгоритмов позитивного режима (в виде социальной кооперации и соответствующих ей предписаний). Устойчивость структур негативного народовластия, на наш взгляд, является базой и предпосылкой для становления и развития структур позитивного народовластия.

Другими словами, если большинство простых людей в рамках одного и того же политического сообщества не разделяют единой системы запретов и воздержаний, то они не могут иметь не только основы, но и надежных мотивов для социальной кооперации. Следовательно, при становлении человеческого общества негативное народовластие опережало развитие позитивного народовластия. В периоды деградации общественных отношений в первую очередь исчезают механизмы позитивного народовластия. Негативный же режим обладает гораздо более продолжительной инерционной фазой. Разрушение механизмов негативного народовластия в рамках базовой системы запретов, на наш взгляд, может быть ускорено лишь направленными действиями порочных представителей официальной власти, что всегда приводит либо к временной аномии и анархии, либо к полной деградации политического сообщества. Но после того как утрачивается энтузиазм официальных проводников антинародной политики, придавленные механизмы негативного народовластия относительно быстро восстанавливаются. В России такое восстановление — к сожалению, лишь временное — достаточно быстро осуществилось в процессе перехода от политики военного коммунизма к так называемой новой экономической политике.

Как и всякая объективная реальность, народовластие не вмещается в дуалистическую, или манихейскую, картину мира. Мы не можем однозначно занести народовластие ни по «ведомству добра», ни по «ведомству зла». Другими словами, природа и механизмы народовластия могут оказывать как сублимирующее, так и деградирующее влияние на все сферы социальных отношений. Безусловным плюсом объективного народовластия является его охранительный характер. Объективное народовластие, особенно в его негативном режиме, представляет собой последнюю цитадель защиты человеческого достоинства. Негативное народовластие — это мощный заградительный барьер, препятствующий наиболее дерзким и наименее дальновидным представителям господствующих классов ограничить сферу действия принципа человеческого достоинства рамками богатых кварталов более или менее благополучных городов.

Безусловными достоинствами обладает и позитивное народовластие. Здесь можно указать на так называемую эксполярную экономику, т. е. экономическую активность людей в режиме горизонтальной взаимо- и самопомощи, когда бедняк активно поддерживает бедняка и тем самым помогает сохранить для себя и других бедняков социально-экономического партнера. Такая экономика возможна даже при враждебности со стороны истеблишмента и только благодаря существованию и функционированию механизмов позитивного народовластия.

С другой стороны, народовластие имеет такие базовые характеристики, которые всегда открыты для злоупотреблений и — как ни парадоксально — могут быть использованы против самого объективного народовластия. Некоторые базовые характеристики народовластия можно рассматривать и со знаком «плюс» и со знаком «минус». Мы уже говорили о том, что народовластие представляет собой тоталитаризм par excellence, или объективный тоталитаризм, в котором бессмысленно искать каких-либо харизматических представителей. Другими словами, народовластие — это тоталитаризм без авторитаризма, который функционирует сам по себе, без вождей и прочих приходящих и уходящих авторитетов. Указанный тоталитаризм народовластия условно можно рассматривать как плюс в том смысле, что народовластие никто и никогда не сможет «обезглавить».

Однако, с другой стороны, объективное безначалие, т. е. отсутствие лидеров, запрограммированных самой системой на защиту народовластия, является главной причиной появления политической организации общества, т. е. государства с характерным для него классом профессиональных политиков. Последние со временем узурпировали саму идею народовластия. В результате во всех современных государствах относительно ничтожное меньшинство привилегированных граждан в режиме ротации держит под контролем все остальное население. Впрочем, на стороне этого привилегированного меньшинства всегда действует социологический закон, на который одним из первых указал Га- этано Моска: «В действительности господство организованного меньшинства, подчиняющегося единому импульсу, над неорганизованным большинством является неизбежным... сто человек, действующих единообразно, сообща и с общим пониманием (задачи), одержат победу над тысячью, в которой нет согласия и с которой можно разбираться поодиночке. Однако первой группе легче действовать в согласии и достичь взаимопонимания просто потому, что их сто человек, а не тысяча»219.

Мы считаем, что этот тезис нуждается в некоторой корректировке. На самом деле, господство исторически конкретного меньшинства над неорганизованным большинством в долгосрочном плане не является безусловным. Как мы видели, применяя негативное народовластие как систему грандиозного саботажа, простые люди в состоянии надолго парализовать действия конкретной политической элиты и тем самым сделать ее малоэффективной в конкуренции с другими группировками, претендующими на власть в стране.